Владимир Набоков.

ИЭИ творческого подтипа - с усилением БС и ЧЭ (разумеется, при сохранении в целом лидерства БИ). Талантливый писатель. Кстати, его жена-СЛЭ, с которой они расписались в Берлине в 1925 году, и которую знакомые за хамоватую свирепость называли «бультерьером в юбке», была его дуалом и, заодно, реальной кормилицей семьи.

Его современники свидетельствуют, что Набоков был созерцательным утонченным мечтателем, слабым и ранимо-капризным интровертом, часто пребывающим в тягучих зрительных фантазиях и жаждущим покровительства (вспомните мечтательного героя «Пяти белых ночей» Достоевского — очень похоже на Набокова, каким он был в жизни). Вспомните и героя набоковской «Лолиты» - он выведен вполне очевидным безвольным интровертом, которым девочка-СЭЭ может управлять и крутить. Сам Набоков, по свидетельствам, имел отчетливо болевую ЧЛ и испытывал неспособность и отвращение ко всему обязательному, деловому и практическому. В пику деловым логикам он всю жизнь отлавливал и коллекционировал бабочек, собрав к концу жизни свыше 4000 экземпляров. Эта коллекция (гораздо скорее созерцательно-эстетическая, чем научная) после его смерти была передана вдовой Женевскому музею. В стихах Набокова очень мало и черной, и белой этики - по сравнению с отчетливой доминантой белой интуиции. Совершенно нет там ни сверхчастого назойливого гамлетовского «Я», ни гамлетовских страстей. Ничего от Гамлета, гневного, болтливого, топающего ногами и умеющего постоять за себя, в нем не было. Ни капли! (это для тех, кто его записывает в «гамлеты»). Вот несколько искренне-личных стихов Набокова, произвольно взятых из самого начала алфавитного списка его стихов, из которых отчетливо видна его «есенинская» натура (если уж биографических свидетельств о его характере окажется мало для убеждения или переубеждения сомневающихся):

«Блаженный жребий. Как мне дорога

унылая улыбочка врага.

Люблю я неудачника тревожить,

сны обо мне мучительные множить

и теневой рассматривать скелет

завистника прозрачного на свет». - Это — не «гамлетовское». Это — типичное мстительно- «есенинское», тихое и, скажем уж прямо, - исподтишка;

«И счастие так ширится воздушно,

так полнится сияньем голова,

такие совершенные слова

встречают мысль и улетают с нею,

что ничего записывать не смею.

Но иногда - другим бы стать, другим!

О, поскорее! Плотником, портным,

а то еще - фотографом бродящим:

как в старой сказке жить, ходить по дачам,

снимать детей пятнистых в гамаке,

собаку их и тени на песке». - Типично «есенинские» мечтания. А профессия фотографа-портретиста ненавидима ЭИЭ и действительно очень любима ИЭИ. Это - статистика.

«...Я в стороне. Молюсь, ликую,

и ничего не надо мне,

когда вселенную я чую

в своей душевной глубине.

То я беседую с волнами,

то с ветром, с птицей уношусь

и со святыми небесами

мечтами чистыми делюсь». - Типичная жизненная декларация ИЭИ (но не ЭИЭ).

«Нищетою необычной

на чужбине дорожу.

Утром в ратуше кирпичной

за конторкой не сижу.

Где я только не шатаюсь

в пустоте весенних дней!

И к подруге возвращаюсь

все позднее и поздней.

Утром музыкант бродячий

двор наполнит до краев

при участии горячей

суматохи воробьев.

Понимают, слава Богу,

что всему я предпочту

дикую мою дорогу,

золотую нищету». - подобных стихотворений с глубоко лирическим обоснованием своего «права на безделье» и гордости за свою болевую ЧЛ у Набокова множество; упомянутая в стихотворении подруга — это тот самый вспыльчивый и жестоко-агрессивный, по воспоминаниям друзей, «бультерьер в юбке», реальная кормилица семьи.

«Звон, и радугой росистой

малый купол окаймлен...

Капай, частый, капай, чистый,

серебристый перезвон...

Никого не забывая,

жемчуг выплесни живой...

Плачет свечка восковая,

голубь дымно-голубой...

И ясны глаза иконок,

и я счастлив, потому

что церковенка-ребенок

распевает на холму...

Да над нею, беспорочной,

уплывает на восток

тучка вогнутая, точно

мокрый белый лепесток...»

«Вдали от берега, в мерцании морском,

я жадной глубиной был сладостно влеком.

Я видел небосвод сквозь пену золотую,

дрожащий серп луны, звезду одну, другую...

Тускнел далекий свет, я медленно тонул.

Манил из глубины какой-то чудный гул.

В волшебном сумраке мой призрак отражался.

В блестящий траур волн я тихо погружался».

«Выбирал я виденья с любовью холодной,

я следил и душой и умом,

как у бабочки влажной, еще не свободной,

расправлялось крыло за крылом».

Что касается трех последних приведенных в пример отрывков, то они тоже очень обычны для Набокова (и прочих ИЭИ) по выбранным объектам и использованным образам, но совершенно не типичны для ЭИЭ. Набоков почти во всех своих произведениях — импрессионист, он пишет не о чувствах (как «гамлеты»), а о своих текущих впечатлениях и ощущениях от окружающего (преимущественно — зрительного окружающего, что тоже совершенно необычно для «гамлетов»). Он пишет о впечатлениях, преломленных через призму изощренных ассоциаций, почти до смешения зрения и звука. У Набокова в стихах (да и в прозе) преобладают безоценочные «волшебно-сказочные» описания. Традиционные же для «гамлетов» любовь-морковь и песнопения о своих трагических страданиях занимают среди тем поэзии Набокова одно из последних по частоте и значимости мест. Все стихи Набокова, чтобы оценить его чисто «есенинские» темы и интонации, вы можете посмотреть здесь: к списку

На примере прозы Набокова видно и подсознательное стремление многих ИЭИ к «геройским подвигам», сопряженным с насилием — редкое из многочисленных прозаических произведений писателя обходится без револьвера или браунинга. Подобные «геройские» черточки современники не раз подмечали и в другом историческом ИЭИ, императоре Александре Первом — однажды, вернувшись из победоносного французского похода и присутствуя на параде, он, к крайнему изумлению присутствующих, поскакал с шашкой наголо за мужиком, нарушившим порядок и перебежавшим дорогу перед войсками: к общему облегчению, мужик оказался резвее.

Copyleft 2011 В.Л.Таланов

Возврат к оглавлению основных разделов: http://sociotoday.narod2.ru/index1.html